Сигара и рояль. Глава 13. Германия, осень 1952 года.

- Нет, Вилли, твои немецкие чиновники меня достали! В общем, я уже не знаю, что делать…

Вильгельм фон Бломберг явно обрадовался неожиданной возможности отложить в сторону все эти нудные бумаги.

Сняв после капитуляции фашистской Германии военную форму, он поклялся самому себе никогда её больше не надевать. Два года фон Бломберг занимался восстановлением родительского замка. А, точнее, постройкой на месте руин нового дома. То есть, изначально он хотел полностью очистить территорию от развалин и построить нечто ультра современное.

Так бы оно, наверное, и произошло, не выскажи вдруг Анна идею гармонично объединить старое с новым. Вот и вырос дом на вековом фундаменте (который практически не пострадал от бомбёжки), вобрав в себя и уцелевшие фрагменты наружных стен, которые теперь тёмными «заплатами» выделялись на фоне всего остального.

Новое здание по внешнему виду совершенно не напоминало старое фамильное гнездо фон Бломбергов, так его нынешние владельцы к этому и не стремились. Им очень хотелось, чтобы все трагическое и страшное безвозвратно ушло в прошлое вместе со старым домом.

Но последствия самой кровавой войны за всю человеческую историю всё ещё чувствовались на каждом шагу. Даже Вильгельм смог найти себе подходящую работу только осенью 1947-го: его приняли, как мысленно перевела Анна на привычный для неё «язык», начальником отдела кадров крупного машиностроительного завода. Правда, только на дорогу в одну сторону фон Бломберг тратил почти полтора часа, но это была стабильная работа на полностью восстановленном после бомбардировок и бурно развивающемся предприятии.

Конечно, они вдвоём и даже втроём – весной следующего года на свет появился крикливый наследник старинного рода – могли безбедно жить ещё многие десятилетия на одни только проценты с двух счетов в банках Женевы и Цюриха. Отец Вильгельма ещё до начала войны предусмотрительно перевёл все средства семьи заграницу. Но, во-первых, это выглядело бы откровенным вызовом большинству окружающих, еле сводивших концы с концами. А, во-вторых, Вилли хотел заняться каким-то исключительно мирным делом. Не свиней же ему, в конце концов, откармливать или рапс сеять.

Анна же, поскучав одна в пустом доме чуть больше полугода, с головой окунулась во все эти пеленки-распашонки, манные кашки и обязательные ежедневные прогулки с малышом на свежем воздухе.

В любую погоду… То бишь, частенько и под дождем. Этот район Германии не зря ведь уже давно прозвали её «мочевым пузырём». Сначала она удивлялась с местных жителей, которые не то, что зонтик, даже кепку или платок не удосуживались на голову надеть. Мало того, большинство под холодными струями и шаг-то не прибавляло. Потом и сама привыкла.

Так прошло ещё три года. Сын подрос, целыми днями носился по двору и всем этажам родительского дома, и Анне тоже захотелось на люди. Тем более что её профессия была очень и очень востребованной.

И вот здесь-то она на себе прочувствовала, что такое немецкая бюрократия. Тогда, в 45-ом, ей достаточно было только изъявить желание остаться в Западной зоне оккупации и подписать буквально пару бумаг. Чуть позднее, официально став фрау фон Бломберг, Анна без проблем получила немецкий паспорт. 

Но для того, чтобы работать врачом, нужно было обязательно иметь немецкий диплом. А у неё даже и советского-то не было: не догадалась взять с собой, уезжая с санитарным поездом на передовую. И сколько она не убеждала различных чиновников разрешить ей показать себя в деле, принять на работу сначала даже простой медсестрой и без оплаты, ответ неизменно был отрицательным.

И это притом, что отношения между людьми стали заметно теплее, можно сказать – душевнее, чем в первые послевоенные годы. Разрушенная, разрезанная победителями по живому на две части страна буквально на глазах возрождалась из руин. С каждым годом люди стали жить всё лучше и лучше. Незаметно исчезла былая неприязнь к тем, кто меньше пострадал за годы нацистского правления. А вместо неё возвращалась издавна присущая немцам позиция невмешательства в чужую личную жизнь. И Анна искренне радовалась этому.

Пока отстраивалось родительское гнездо, они с Вильгельмом снимали трехкомнатную квартиру на втором этаже дома у вдовы местного адвоката Йохима Крауза. То есть, по глубокому убеждению новоиспечённой госпожи фон Бломберг, жили на чердаке. Который здесь, впрочем, гордо именовался «этажом под крышей» и считался вполне нормальным жильём. А то, что эта крыша была и потолком, и стенами – никого не огорчало.

Так вот хозяйка дома Анну не замечала. Вообще. И сравнение со шкафом или столом было бы явным оскорблением для последних. Ибо к мебели фрау Крауз относилась с большим пиететом. Правда, справедливости ради, следует заметить, что вслух своего мнения о новой жене уважаемого господина фон Бломберга она не высказывала никогда. Да стоит ли вообще тратить слова на пустоту? Ведь для нее Анны просто не существовало в природе.

В отличие от живших через несколько домов на другой стороне улицы четы Финке. Они, конечно, не плевали ей под ноги и не бросали в спину гнилыми помидорами. Но сказанное негромко дуэтом, на одном дыхании, «русская свинья» «прекрасно» заменяло им обычно принятое при встрече соседей пожелание хорошего дня.

Анна никогда не рассказывала об этом мужу, но и хорошего настроения подобные «мелочи» ей тоже не добавляли. Впрочем, Вильгельм, скорее всего, и сам обо всём догадывался и делал всё от него зависящее, чтобы как можно быстрее восстановить родительский дом.

Так что, когда все строительные и отделочные работы были завершены, Анна с Вильгельмом с нескрываемым облегчением покинули «гостеприимные» покои фрау Крауз.  Теперь уже ничто больше не омрачало их так тяжело обретённую любовь, а после появления на свет маленького Гери – как с первого дня стал называть сына Вильгельм – Анна вообще была на седьмом небе от счастья. Но через несколько лет «должность» только домашней хозяйки стала всё больше её тяготить, однако немецкой бюрократической машине (как, впрочем, и любой другой) не было никакого дела до её душевных терзаний.

И вот, вернувшись домой после посещения очередного «бездушного» бюрократа, Анна, не забирая сына у няни, влетела в кабинет мужа, частенько работавшего с документами дома, и высказала ему всё, что она думала по этому поводу.

- Да он просто козёл безрогий, этот руководитель земельного союза врачей! Нет, тупой, как баран! Я ему и так, и этак, а он талдычит, как попугай: «Нужен диплом». В общем, сил моих дамских больше уже не хватает.

- Анна, моё сокровище, - мягко проговорил фон Бломберг, - ты, для начала, хотя бы с зоологией определись. Кто же всё-таки этот господин Брандес: козел, баран или попугай? Потому как даже помесь двух первых я себе с трудом могу представить, а уж кого-то из них с попугаем…

- Знаешь что, «зоолог» с офицерской выправкой, тебе доставляет удовольствие надо мной насмехаться? – Анна, разумеется, тут же пожалела о неосторожно вырвавшихся словах, но… Единственное, о чём её в начале совместной жизни просил Вильгельм, так это никогда не упоминать о его военном прошлом. Никогда и не под каким «соусом».

- Вилли, прости дорогой! Совершенно случайно вырвалось. Просто достал меня «твой» Брандес… Кстати, а ты-то откуда его знаешь?

- Оттуда, - ещё чуть раздраженно ответил фон Бломберг. – Из детства. Мы с ним в начальной школе в одном классе учились.

- И ты, зная, к кому я собираюсь идти, молчал?

- А чтобы это изменило?

- Но, если этот Брандес – твой бывший одноклассник…

- Я бы мог позвонить ему заранее, попросить по старой дружбе… Анна, это – Германия! И мы – немцы. Вот, если бы у тебя с документами всё было в порядке, и на одно свободное место в клинике претендовали бы два или три человека, то мой звонок Брандесу вполне мог решить дело в твою пользу. Даже – наверняка! Но, при данном положении дел, знай я лично даже министра здравоохранения… У нас так не делается. В крайнем случае, пока ещё.

- Понятно. Значит, мой удел по жизни всем известные три «К»? Точнее, два. Потому как ходить в кирху я вряд ли когда-нибудь буду. По зову сердца, я имею ввиду. С тобой – это другое дело.

- Тогда уже, если быть совсем точным, полтора «К». Потому как ещё на одного ребёнка мы с тобой вряд ли рискнем. Возраст… Да и никто не знает, сколько нам вообще отмерено, учитывая всё, что уже довелось пережить. Этого бы успеть на ноги поставить. В общем, только половина традиционного набора немецкой женщины – это почти что ничего. Значит, надо искать выход из положения.

Последняя фраза мужа значительно снизила накал страстей. Анна уже успела твердо усвоить: Вильгельм никогда не сотрясал воздух зря. Если какая-то проблема была ему не по силам – он честно об этом говорил. Но, если уж брался за дело, то обязательно доводил его до конца.

- Давай смотреть, что  нас есть в активе.

- Кроме моих слов и опыта, в котором никто не хочет убедиться, ничего!

- Подожди, только не «заводись» снова! Твой советский диплом или любые другие документы оттуда всё равно бы ничего не дали. Но твой немецкий, в котором до сих пор проскальзывает австрийский акцент…

- Да, я несколько месяцев стажировалась в Вене.

- А, подробнее…

- Всех нюансов я, естественно, не знаю, но они сейчас и не важны. В общем, в один прекрасный день меня неожиданно вызвали к наркому здравоохранения республики. Министру, чтобы тебе было понятнее. И он сказал, что меня отправляют на повышение квалификации в Австрию. Мол, внезапно появилась такая возможность. Буквально за пару дней были оформлены все необходимые документы, я получила весьма приличную сумму командировочных в американских долларах… В Вене я должна была найти некого доктора Мюллера. То есть, у меня был и его адрес, и телефон. Не знаю, что связывало его с большевиками, но меня он встретил, как давнюю и хорошую знакомую.

Господин Мюллер работал рядовым хирургом в одной из небольших венских больниц где-то на окраине города (там я у него так ни разу и не была), но его связи явно не соответствовали этой скромной должности. В общем, меня он устроил в частную клинику «Рудольфинерхауз».

- ?!

- Да-да, я сама была несказанно удивлена. А ты что, тоже слышал о ней?

- Понимаешь, Анна, - фон Бломберг «виновато» улыбнулся, - моему дедушке когда-то здорово помог её основатель, Теодор Бильрот.

- Ну, тогда тебе не надо долго рассказывать. Помимо неё, я ещё три недели проработала в другой частной больнице Вены - «Йозефштадт». И через четыре месяца вернулась домой.

- Всё понятно, - неопределенно проговорил муж. – А торт своего имени в кондитерской «Демель» ты пробовала?

- Знаешь, не в большом восторге. Мне больше понравился их фирменный торт со смородиновым конфитюром и марципаном в шоколадной глазури, а также – засахаренные фиалки.

- Так тебе действительно очень неплохие командировочные выдали: даже одно посещение этого кафе по карману далеко не каждому.

- В общем – да! Но и доктор Мюллер не обходил меня своим вниманием. В том числе и финансовым.

- ???

- Ой, только не делай такое зверское лицо! У тебя это плохо получается. Во-первых, всё, что было до нашей встречи, тебя не касается. Точнее, это – во-вторых. Потому что, во-первых, я приехала из единственного в мире пролетарского государства и должна была показывать, помимо всего прочего, и образец высокой морали. Да и мне самой… Хотя доктор Мюллер, надо признать, был бы о-очень не против. Он даже некие намеки делал. Правда, столь тонко и интеллигентно, что такая неопытная женщина как я, вполне могла их и не понять.

- В общем, всё ясно, - в голосе фон Бломберга явно слышался оптимизм. – Нам надо ехать в Вену.

- Как?

- Я думаю, на поезде будет удобнее.

- Но, ты же понимаешь, о чём я, - хотела обидеться Анна.

- Понимаю, понимаю. Я возьму на работе отпуск на две недели, сына оставим няне. Не грусти, мы обязательно привезём оттуда нужные тебе бумаги. Конечно, это не Германия, но бюрократия там развита не меньше. И приезд на стажировку врача из большевистской России не должен был пройти бесследно.