Сигара и рояль. Глава 2. Израиль, зима 1997 года.

В двадцати километрах от побережья Средиземного моря, на стыке Верхней и Нижней Галилеи, в долине Бейт-Керем уютно расположился коммерческий и индустриальный центр региона – город Кармиэль.

Если вести отсчёт со времени образования Государства Израиль 14 мая 1948 года, то Кармиэль, основанный шестнадцать лет спустя, имеет вполне солидный возраст. Правда, если посмотреть на еврейский календарь, отсчитывающий уже пятьдесят восьмое столетие, то город в «Божьем винограднике», а именно так переводится с иврита название долины Бейт-Керем, упоминаемое ещё в Талмуде, просто неприлично юн.

Возможно, именно этим он привлёк на рубеже девяностых годов тысячи и тысячи репатриантов из бывшего СССР. А, может быть, «виной» тому сухой, умеренный климат здешних мест, разительно отличающийся от приморских городов прохладой в летние месяцы и мягкостью в зимние. К тому же, город изначально возводился по общему  генеральному плану с индивидуальным проектированием каждого района. А для создания более качественной экологической обстановки промышленная зона в Кармиэле полностью отделена от жилых кварталов, вольготно раскинувшихся среди многочисленных парков и скверов.

По одной из тихих улиц престижного района Макош в разгар рабочего дня медленно шла семейная пара. И чтобы в этом убедиться, случайному прохожему было бы достаточно лишь беглого взгляда. Красивая и все ещё стройная женщина лет сорока или что-то около этого не могла быть сестрой своему более старшему спутнику. Во-первых, вдвоём с сестрой по улицам обычно не гуляют, да и редко бывает, чтобы брат с сестрой были столь разительно не похожи друг на друга.

Женщина не могла быть и любовницей: мужчины, разменявшие пятый десяток лет, как правило, заводят себе постельных подружек, годящихся им в дочери. И уж тем более не прогуливают с ними своих детей: немного впереди весело щебетали о чём-то своём две белокурые девочки-погодки явно дошкольного возраста, поминутно оглядываясь, не слишком ли далеко ушли они от родителей.

Впрочем, случайных прохожих на улицах Макоша можно было встретить весьма редко: подавляющее большинство здешних обитателей предпочитали передвигаться на дорогих автомобилях.

- Да-а, если бы мне кто-нибудь шестнадцать лет назад сказал, что мы будем с тобой гулять по Кармиэлю, а впереди будут идти вприпрыжку мои дочери, ни за что не поверил, - мужчина говорил неторопливо, чуть растягивая слова и немного картавя: всё-таки годы жизни в Израиле давали о себе знать. Разумеется, и дома, и в кругу друзей он обычно говорил по-русски, но иврит и английский наложили своеобразный отпечаток на произношение некоторых слов.

- Ну, допустим, дочери не только твои, мой дорогой, - мягко улыбнулась женщина. – А вот то, что я смогу и – главное! – захочу рожать в таком возрасте, это уж действительно из области фантастики.

- Я тебя умоляю! В цивилизованных странах сейчас рожают и гораздо позже, и всё нормально.

- Да, те, кто сами в них родились и выросли. Выросли в спокойствии, сытости и достатке, потом окончили университет, сделали карьеру...

- Эльчик, не смеши мои тапочки! Ты тоже не на стройке или у токарного станка вкалывала...

- Знаешь, может, на стройке было бы и лучше для здоровья, - увидев недоверчиво поднятую бровь мужа, женщина поспешила добавить, - в разумных пределах, конечно.

Громкий визг спугнул пару каких-то экзотических пичуг с ближайшего дерева. Они, возмущенно перекликаясь, стремительно взлетели и, заложив замысловатый вираж, скрылись среди ветвей соседнего сада.

- Рут, Ривка! – два возгласа прозвучали абсолютно синхронно. – Что вы опять не поделили?

- А Ру ... сказала, - заплаканная мордашка в обрамлении чуть рыжеватых кудряшек обиженно взглянула на родителей, – что ... вы её ... больше ... любите.

Когда девочки только начинали учиться говорить, родители, чтобы упростить себе и им задачу, сократили имена дочерей до первых двух букв – Ру и Ри. Вот уже и младшей минуло три года, а привычка так и осталась. А полными именами папа с мамой называли их только когда были чем-то недовольны.

- И?

- А я – обиделась...

- И больно ... укусила ... меня ... за ручку, - часто всхлипывая, вступила в разговор вторая участница конфликта. – Воть!..

На левой руке девочки, чуть выше запястья, двумя четкими красноватыми дугами виднелись следы «преступления».

- Ривка, но, ты же старшая! Должна уже понимать, что папа с мамой любят вас абсолютно одинаково.

- А как? – тут же поинтересовалась Рут.

Что-то около месяца назад у неё появилась привычка раз по тридцать за день задавать всем окружающим один и тот же вопрос. Впрочем, сначала это было просто: «Ты меня любишь?». Няне, домработнице, старшей сестре, родителям, их гостям. И ответ «люблю!» до какого-то времени вполне удовлетворял ребёнка. На следующие полчаса или чуть меньше.

А в последнюю неделю к первому вопросу добавился и второй: «А как?». Но, к счастью для окружающих, третьего вопроса пока не поступало, а вполне искренний ответ «сильно!» неизменно вызывал у Рут улыбку победительницы.

- Сильно, Ру, сильно! – отец звонко поцеловал младшую дочь в покрытый мелкими крапинками пота лоб. – И тебя, и Ривку… Так что больше этот вопрос не выясняйте. Тем более с членовредительством.

Последнее слово ещё только вырвалось на волю, когда мужчина понял, что, кажется, сказал что-то не то. Но было уже поздно.

- А что такое «член»?

- И почему он вредный?

- А мне вот сейчас интересно, господин Бургани, как вы будете объяснять нашим дочерям значение первого слова, - в глазах женщины откровенно плясали смешливые бесенята. – Впрочем, вместе со вторым получается весьма пикантно. Я вот пытаюсь себе представить всю картину, так сказать, в цвете…

- Мама, а что такое «пикантно»? 

- Так, девочки, вы пока обсудите данный вопрос, - облегченно вздохнул Лиор Бургани. – А я покурю в сторонке, под деревом.

Сорокашестилетний мужчина с наслаждением закурил привычное «Мальборо», к которому пристрастился в первые годы перестройки, и неожиданно подумал, что при другом повороте судьбы в свои годы вполне мог быть уже дедушкой. Ну, почти…

Особенно в той стране, из которой он когда-то уехал. Уехал, бросив жену, сыновей, всё нажитое. Насчёт нажитого, конечно, сильно сказано. Всё, что можно было перевести в твёрдую валюту или драгоценности, Лиор тогда увёз с собой. До последнего цента и самого маленького бриллианта. Пришлось, как водится, заплатить нужным людям. И – немало! Но и оставшееся позволило организовать весьма доходный бизнес.

Как же он только тогда не сообразил помимо «фирменного» коньяка заняться ещё и продажей «элитной» французской косметики в странах бывшего СССР и Восточной Европы. Хотя на всё сразу денег бы точно не хватило. А вскоре кто-то умный подхватил идею и даже сумел как-то договориться с французами, что будет расфасовывать их душистую продукцию непосредственно на месте, в России.

Бургани в своё время никто и слушать не захотел: всё делать только во Франции и лишь потом доставлять конечному потребителю. А сколько труда стоило убедить этих «лягушатников», что в Украине или Польше народ привык к большому разнообразию стеклотары. И коньяк в бутылках ёмкостью только 0,7 литра – как это принято во всей Западной Европе – будет там продаваться медленно.

Так всё равно заставили всю тару (от четвертушек до поллитровок и литровок) производить только на их заводах. Учёт и контроль. Пришлось срочно организовывать собственное производство в соседней Бельгии. Ибо бутылок ему требовалось приблизительно на десять процентов больше, чем считали французские коньячные магнаты. А при объёмах, исчисляемых четырёх и пятизначными числами в месяц… В общем, жители небольшого бельгийского городка были довольны.

Бургани не стал идти по проторенному пути производителей поддельного спиртного всех мастей и оттенков. Он предлагал потребителям настоящий французский коньяк, расфасованный к тому же в разнообразную по объёму тару. То есть, как бы на любой размер кошелька. Ну, а те, у кого кошелька нет вообще, коньяк обычно и не пьют. Тем более – французский. Пусть и немного разбавленный обычным спиртом с водой.

Да, да! Именно в этом и состояло его ноу-хау. Практически во всех ресторанах и торговых точках Восточной Европы и СНГ, в магазинах duty free по всему миру продавали французский коньяк от Лиора Бургани. Чуть светлее оригинального и немного, гм-м, пожиже. Всего лишь на одну десятую часть. То есть, дизайн бутылки, этикетка, упаковка и даже вкус были настоящими, французскими. И обычный россиянин или белорус наслаждались им точно так же, как французы, шведы или немцы. Без всякого вреда для здоровья, заметьте. В отличие от миллионов бутылок паленой водки, крымского шампанского или «молдавского» вина.

Бывший выпускник одного из советских кооперативных институтов всё рассчитал правильно. Немцы или голландцы не будут везти из той же России домой французский коньяк, который к тому же стоит, как минимум, в три раза дороже, чем у них на родине. Те из жителей бывшего соцлагеря, которые имеют возможность купить его в Западной Европе, никогда не будут покупать его в Минске, Кишиневе или Уфе. В первую очередь по тем же финансовым соображениям. То есть, сравнить настоящий Hennessy или Martell с его чуть более жидким собратом просто никому не придёт в голову. Что-то типа параллельных миров, так любимых писателями-фантастами, обитатели которых друг с другом никогда не встречаются.

В общем, идея была успешно реализована и уже который год исправно приносила весьма существенную прибыль её первооткрывателю.

А угрызения совести по поводу фактически брошенной в Беларуси семье Лиора посещали очень редко. Да и то, если он кого и вспоминал, так это – сыновей. С женой же почему-то не сложилось.

Их бурный студенческий роман как-то быстро подрастерял свой жар, столкнувшись с суровыми реальностями социалистического быта. Но главное, как недавно понял Бургани, было в том, что он чувствовал себя откровенно некомфортно с такой умной и независимой женщиной. Хоть и говорят мудрые люди, что лучше с умной потерять, чем с дурой найти, терять Лиор был не готов. Впрочем, если бы были ещё живы родители, он не рискнул уехать, да и расстраивать их больные сердца разводом тоже, скорее всего, не стал.

«Надо будет как-нибудь попытаться разузнать, как они живут сейчас». Последнюю фразу он произнёс вслух, выныривая из грёз в реальность. В которой его внимание настойчиво пытались привлечь два девичьих и один женский (уже явно недовольный) голос.

- Ты что, опять весь в делах? Даже не слышишь, что мы тебя зовём! И уже почти фильтр куришь.

- Нет, всё нормально! – Бургани щелчком отбросил действительно начавший темнеть окурок. – Просто чуть-чуть задумался. Всё, идем куда-нибудь мороженого поедим: Рут и Ривка уже третий день просят.