Сигара и рояль. Глава 5. Беларусь, зима 1991 года.

Администратор ресторана Вероника Степановна Буржевская не была на работе неделю. Хоронила мать. Не старую ещё женщину, умершую от сердечного приступа в ночь с воскресенья на понедельник. На похоронах, в среду, были практически все её коллеги, включая директора ресторана. Он-то и сказал Веронике, что к трём дням отпуска за свой счёт, положенных по закону в таких случаях, добавляет ещё столько же отгулов. Своей властью. Плюс один законный выходной.

Наташа Степаненко на этой неделе работала во вторник, четверг и субботу. И в пятницу, пока дочка была в садике, забежала проведать и морально поддержать свою непосредственную начальницу и подругу.

Их давно объединяли не только служебные отношения, но особенно женщины сблизились в последнее время.

Наташа быстро сняла куртку и сапоги в прихожей и прошла в гостиную, где в кожаном кресле сидела как-то резко постаревшая за последние дни хозяйка квартиры.

- Вероника Степановна, а ты, что, одна? А где все?

- Дети на занятиях, а «дорогой» муж… Я ничего о нём не знаю уже больше года.

- Что-о?

- Да вот то. Он же, когда перестройка началась, очень быстро крутым бизнесменом стал. Совместное производственно-коммерческое предприятие открыл. Белорусско-российско-польское, по-моему. Производили они, особенно вначале, какую-то мелочь: деревянные заготовки для поддонов, еще что-то. А больше на ниве «купи-продай» трудились. Весьма успешно, насколько я могу судить по стоимости его редких подарков «любимой» супруге. Так что, раньше по полгода, а то и больше, на своих фасадах пропадал, а потом весь в бизнес ушёл. Никогда не говорил мне, куда уезжает, зачем и насколько. Собственно, «зачем?» меня мало волновало. Да и «куда?», если честно, тоже. Со временем и «насколько?» отпало само собой: ответа всё равно было не дождаться. Он мне однажды дал понять, что, чем меньше буду знать, тем больше шансов прожить долго и без вреда для организма. Так что,  дела-с у него, видать. Срочные-с. И продолжительные-с…

- И что, за это время не позвонил ни разу? А я-то думала, почему его на похоронах не было.

От только что услышанного у Наташи внезапно задрожали ноги, и она так и осталась стоять в дверях гостиной, прислонившись спиной к гладкой лакированной поверхности дерева.

- Позвонил? Да он, когда на свои фасады уезжал, мог за весь сезон один или два раза только позвонить. А когда бизнесменом заделался… - Вероника горько вздохнула и умолкла, не закончив начатую фразу.

Несколько минут прошли в почти физически ощущаемой гнетущей тишине. Потом Наташа смогла наконец-то «отклеить» себя от дверной коробки и, присев на широкий подлокотник кресла, ласково обняла подругу.

- Да ладно тебе, не заводись хоть из-за этого. Ведь не впервой уже, судя по всему? Привыкнуть должна была.

- Да, в общем-то, вроде и привыкла. Но, всё равно, временами зло берёт. Особенно сейчас. А ведь начиналось всё так красиво…

Вероника, тогда ещё Захарченко, вышла замуж на последнем курсе кооперативного института за своего однокурсника Леонида Буржевского. К 25 годам у них уже были два сына, и будущее виделось спокойным, счастливым и достаточно предсказуемым.

Леонид по распределению попал в один из универмагов города и лет через пять-семь вполне мог стать, как минимум, заместителем директора. Вероника после второго декрета проработала около года в районном тресте столовых и ресторанов, а потом с удовольствием перешла от «теории» к практике: устроилась администратором в один из самых престижных ресторанов города.

В семье царили любовь и благополучие, сыновья подрастали, как вдруг ранней весной 77-го Леонид неожиданно уволился с работы и уехал почти на восемь месяцев на заработки. На «фасады», как тогда говорили.

Сей незамысловатый термин появился в лексиконе советских людей где-то в начале семидесятых годов ХХ века. И поначалу значил почти законную работу в тёплое время года по приведению в надлежащий вид фасадов жилых и административных зданий. То есть, криминала, особенно в первые годы, не было никакого. А слово «почти» следовало понимать, как практически полное отсутствие охраны труда и социальной защищённости рядовых участников данного производственного процесса. Да и с техникой безопасности дела обстояли не лучшим образом.

На крыше здания крепились пеньковые или стальные тросы, к ним подвешивались деревянные люльки. Ведро с краской, кисть или валик и – вперёд. К росту личного благосостояния. Чем больше покрасишь, тем больше получишь. О качестве никто не заботился: лишь бы до зимы продержалось. А на следующий год опять всё по новой. За те же деньги. Если не большие.

Рядовой фасадчик-первогодок зарабатывал в месяц 800-1000 рублей. Если много не пил и не тратил деньги на местных жриц любви, за сезон (шесть-восемь месяцев) мог привезти домой от шести до восьми тысяч. При средней зарплате по стране в 120-150 рублей в месяц это были огромные деньги.

Леонид Буржевский проработал рядовым фасадчиком только один сезон. На следующий год поехал уже со своей бригадой. Через три года он командовал целым районом, на территории которого работало несколько десятков бригад. Помогли обширные связи и нужные знакомства. Да, собственно, так сложилось, что подавляющее большинство бригадиров разного уровня жили именно в Белоруссии. В двух-трёх крупных городах…

- …Знаешь, Наташа, когда Лёня в 80-ом привёз после сезона двадцать пять тысяч рублей, я была на седьмом небе от счастья. Такие деньги! Мы быстро построили четырёхкомнатную кооперативную квартиру. Через год купили машину. Но, оказалось, что вместе с большими деньгами пришли и большие проблемы. Официально их же нельзя было показывать. Лёня числился сторожем в детском садике. Точнее – по его трудовой там работал один наш знакомый. Вот и получалось: муж – сторож, жена – администратор в ресторане с зарплатой в 140 рублей (вместе с премиальными), двое детей. Такая советская семья должна жить более чем скромно. Да и хранить дома в рублях всё, заработанное Лёней, становилось опасно. Приходилось менять на доллары. А это в те годы была статья за валютные махинации. Слава Богу – обошлось. Потом грянула перестройка с её кооперативами и совместными предприятиями. И я неожиданно поняла, что семья у нас только на бумаге. А так, каждый уже давно живет своей жизнью…

Вероника встала из кресла и достала из бара бутылку «Абсолюта». Наполнила до краев три хрустальные рюмки. Потом положила на одну ломтик черного хлеба.

- Давай маму помянем. Пусть земля ей будет пухом.

- Да, хороший она была человек, - Наташа поставила пустую рюмку на журнальный столик и вынула из сумочки пачку тонких дорогих сигарет. – Жаль, что так мало прожила.

- Знаешь, я даже не представляю, как буду жить без неё. Дети уже выросли. Ну, почти. Брат в своей Сибири всё разбогатеть надеется. Даже на похороны не прилетел. А муж… Объелся груш. Ладно – проехали. Ты-то как? Герхард твой звонит хоть? Смотрю: курить вдруг начала…

- Да у меня всё нормально. Потихоньку. Лизхен в этом году уже в школу пойдёт. А Герхард звонит каждую неделю. Иногда – по два раза. Если честно, тоскливо мне без него как-то. Даже сама не ожидала. Что до этого, - Наташа медленно повертела в руке тонкую длинную сигарету, - так я и раньше курила. Так, пару раз в неделю. Под настроение. А эти мне Герхард под Новый год привёз. Два блока. Вот и балуюсь помаленьку.

- Так он и на Новый год приезжал? Ты даже не говорила.

- Так всего на неделю. У них же там рождественские каникулы. В общем, Рождество отпраздновал дома, а потом на неделю сюда прилетел. Жил у меня. Лизхен его по имени звала. Привыкла уже немного.

- А Лизхен – это тоже его «изобретение»?

- Ага. Это по-немецки Лизочка. Или Лизонька. Уменьшительно-ласкательная форма имени. Сейчас уже почти не употребляемая в Германии. А вот лет пятьдесят назад… Я даже в каком-то фильме слышала. Ей нравится, когда я её дома так называю. Да и мне – тоже.

При упоминании о дочери и Герхарде лицо Наташи так и светилось радостью. Она даже забыла о недокуренной сигарете и та сиротливо дымилась в пепельнице. Глядя на лучащуюся счастьем подругу, Вероника и сама немного отвлеклась от грустных мыслей.

- Слушай, подруга, а ты всё-таки влюбилась в своего немца. Замуж всё так же зовет?

- Нет. Уже перестал… Говорить об этом вслух перестал. Он, когда приезжал в последний раз, сказал, что будет ждать моего решения. Предложение выйти за него замуж остается в силе.  Но он не хочет, чтобы я поддалась на уговоры или пожалела его. Я всё должна решить сама. Без малейшего давления извне. А он будет ждать. Сколько потребуется.

- Да, повезло тебе, девушка. Прямо рыцарь какой-то средневековый. В общем-то, даже не верится.

- Я тоже вначале не верила, – Наташа наконец-то обратила внимание на тлеющий окурок и затушила его о край пепельницы. – А теперь вот… Кажется, я его действительно люблю…

Тогда, летом прошлого года, Наташа впервые пригласила Герхарда к себе домой дня через три после того, как отвезла Лизу к бабушке с дедушкой. Собственно, пригласила – это, наверное, сильно сказано. Всё получилось как-то само собой.

Наташа в тот день подменяла до обеда свою сменщицу (у той образовались какие-то личные дела) и Герхард, естественно, обедал за полюбившимся ему столиком. Потом «вдруг» оказалось, что все дела на сегодня он уже завершил, и они отправились гулять по городу. Так, без всякой конкретной цели.

Зашли по дороге в универмаг, потолкались по отделам на первом этаже. Заглянули в гастроном, и Наташа купила домой кое-что из продуктов. Герхард забежал на несколько минут в гостиницу, чтобы переодеться и оставить там все деловые бумаги. Он приглашал зайти и Наташу, но та решительно отказалась. Она подождала Герхарда на лавочке в близлежащем сквере, и они медленно пошли дальше.

Замучившая всех непрерывная жара наконец-то выпустила город из своих знойных объятий. Всю предыдущую ночь шёл ливень, и природа вокруг словно родилась заново. Омытая дождевой водой листва призывно зеленела в редких лучах пробивающегося иногда сквозь густые облака солнца. На тротуарах и мостовых там и сям ещё стояли глубокие лужи и мутные брызги, вылетавшие из-под колёс проносившихся мимо машин, иногда падали в опасной близости от спешащих по своим делам горожан. Как, впрочем, и не спешащих тоже.

У Герхарда многое из того, на что Наташа даже не обращала внимания, часто вызывало искреннее удивление, а то – и  недоумение.

- Наташа, я понимаю, что мой вопрос вы, скорее всего, посчитаете глупым, но почему у вас все машины такие грязные?

- Так лужи же кругом.

- А-а, ну да…

Он замолчал на некоторое время, что-то усиленно стараясь понять. Потом задал следующий вопрос, от которого молодая женщина пришла в легкий ужас. И всерьёз задумалась, всё ли в порядке с головой у этого жителя сытой и богатой Европы.

- Наташа, в моих родных местах дожди идут гораздо чаще, чем здесь, но луж на тротуарах и мостовой практически не бывает. Даже после сильных ливней они высыхают прямо на глазах. А у вас в городе лужи на каждом шагу, хотя дождь закончился ещё утром?..

Наташа уже было открыла рот, чтобы сказать что-нибудь типа «Ты что, с Луны свалился?», но, посмотрев на выражение лица своего спутника, тут же его закрыла, не сказав ни слова. Герхард не ёрничал и не издевался над ней. Он, судя по всему, действительно не мог понять, почему так происходит.

Теперь надолго умолкла уже Наташа. Она не находила слов, чтобы объяснить происходящее идущему рядом взрослому мужчине. Для неё эти лужи, грязные машины и летящие из-под колес во все стороны серо-коричневатые брызги были также привычны и естественны, как солнце над головой, шелест листвы на ветру. Интересно, а чтобы сказал Герхард, оказавшись после такого ливня где-нибудь в белорусской деревне. И не через семь-восемь часов, а по прошествии двух или трёх дней. Да по сравнению с той грязюкой он бы луж в городе потом и не замечал.

Однако, глубокомысленные рассуждения – дело хорошее, но человек же ждёт ответа на свой, как ему кажется, элементарный вопрос. Молчание и так уже неприлично затянулось. Но что сказать, Наташа тоже не знала.

И помощь, как это иногда бывает, пришла с совершенно неожиданной стороны.

Да, шли они, что называется, куда глаза глядят. И Герхарду было действительно всё равно. Как, впрочем, и Наташе. Вот только её ноги, сами по себе, как оказалось, вели к дому. И, глянув вперёд, Наташа увидела за перекрёстком свою родную девятиэтажку. Буквально в трёх минутах ходьбы.

- А знаете, Герхард, давайте зайдём ко мне. Я вас чаем напою. С домашним печеньем. Я его от мамы привезла, когда дочку к родителям завозила. Вон мой дом впереди, с жёлтыми балконами.

Она произнесла эти слова тихо, слегка извиняющимся тоном, как бы оправдываясь за то, что не смогла объяснить человеку элементарные вещи. И тут же внутренне сжалась, испугавшись, что её спутник расценит их как не очень удачную попытку завлечь понравившегося ей мужчину к себе домой.

Но, встретившись с ним взглядом, тут же позабыла о своём страхе. Они смотрели друг другу в глаза буквально несколько секунд, но за эти мгновения, как любят сказать некоторые писатели, им стало ясно многое. После таких взглядов, мол, сразу перестают быть нужными слова, какие-то объяснения…

Что же, и писатели иногда, оказывается, бывают правы…

- Знаешь, Вероника, в тот день, когда Герхард впервые остался у меня, я неожиданно заметила у себя явное раздвоение личности. Честно, честно. С одной стороны – семнадцатилетняя девчонка, которой, как говорится, и хочется, и колется, и мама не велит. А с другой… Даже вспоминать самой назавтра было стыдно. В общем, все эти интердевочки отдыхают. Правда, и партнёр оказался с фантазией.

Наташа ловким щелчком извлекла из длинной белой пачки ещё одну сигарету. Привычно щёлкнула элегантной светло-розовой зажигалкой.

- Вот, ещё разок курну, если не возражаешь, и побегу дальше.

- А-а, давай и мне, - Вероника не очень уверенно протянула правую руку. – Подымлю и я за компанию. Вспомню студенческие годы. Может, полегчает.

- Так, может, не надо, если давно не курила…

- Жалко, да? – хозяйка квартиры чуть привстала с кресла. – Тогда я и сама возьму.

Минуты две женщины молча курили. Потом Вероника, явно что-то вспомнив, лукаво взглянула на гостью.

- Я сейчас уже точно не помню, то ли где-то читала, то ли рассказывал кто-то из знакомых. Немцы ведь нация довольно педантичная и во всем любят порядок и точность. В общем, говорят, что у них и секс по графику. Допустим, по субботам. Раз в неделю. Пусть и без всяких ограничений и табу. Может ты, подруга, как раз на такой день попала?

Сказала и сразу же пожалела о последних словах. Наташа как-то странно крякнула, поперхнулась дымом и гулко закашлялась. Потом из глаз молодой женщины потекли слезы. Она бросила недокуренную сигарету в пепельницу и, не в силах вымолвить ни слова, умчалась в ванную.

В комнату Наташа вернулась подчеркнуто серьёзной, но, увидев испуганное лицо подруги, широко улыбнулась.

- Да уж, воистину слухами земля полнится. Причем, самыми невероятными. Не буду, конечно, говорить за всех немцев, - она слегка покраснела, - но у Герхарда этот один в неделю «сексуальный» день продолжался десять дней кряду… Ты уж извини, Вероника, за столь интимные подробности, но, как говорится, сама нарвалась.

- Да ладно, чего ты-то извиняешься. Это я – дура, всякую чушь несу.

- Ничего страшного, проехали, - Наташа смахнула с лица улыбку. – Знаешь, коль уж об этом зашла речь: мне ни с одним мужчиной не было так хорошо в постели. Вот, договорилась, что называется. Ни с одним… Я ведь, кроме бывшего мужа, никого и не знала больше… Ладно, всё! Я побежала. Крепись, подруга.

- И тебе всего хорошего, - Вероника вышла в прихожую проводить гостью. – Я ещё посижу немного и к маме на квартиру поеду. Надо там со всеми бумагами потихоньку разобраться. Ты только оставь мне ещё пару сигарет, если можешь…